Получив всё оговоренное, мы смирно уселись ждать начала шоу…
За дверью снова кого то били. Сильно, настойчиво, ругаясь по гномьему хриплыми же гномьими голосами. Ай устало вздохнула и отключила "Эфирный зов". Желание продолжать тренировку пропало. С угасанием работы умения из глаз, ногтей и рта девушки постепенно прекращала струиться синеватая дымка. Этот эффект, наряду с горящими синим цветом глазами вызывал у ее спутника приливы нездорового веселья, с шуточками и подколами. Безобидными, конечно, но Митсуруги привычно изображала надутый вид.
Кстати о спутнике…
Монаха абсолютно не волновало месячное заключение в каменном мешке. Он отводил пару часов в день на физические упражнения, а все остальное время сидел, перебирая огромную кучу свитков и книг, что ему натащили гномы. Иногда он разражался лекцией о том, каким образом Бессмертного можно обмануть, захомутать, наказать и поработить. Такие сведения для миниатюрной волшебницы были хоть и полезны, но сопровождались позывами к депрессии. Надо было учиться, узнавать новое, приспосабливаться. И если с поглощением информации у девушки проблем не было, то вот с ее использованием…этого бы она предпочла избежать. Например — полагаясь на спутника.
Соломону можно было доверять. Но вот причина этого доверия вызывала у Ай возмущение — лысый дядька просто напросто чувствовал ответственность за нее, как за ребенка! Нет, он с ней не сюсюкал, не позволял себе какой либо снисходительности, но…это все равно задевало за живое. Хотя при мысли о том, что монах может взглянуть на нее, как на взрослую…а затем выйти из группы и использовать Зов к Матери, волшебницу начинало колотить. Соломон рассказывал о своих ранних приключениях на привалах и в его голосе не было слышно ни единой нотки сожаления о доведенных его отношением эльфах до ручки. Ай вполне его понимала, но слишком легко ставила себя в воображении на место эльфов.
Волшебница тяжело вздохнула. Страшный, непонятный, подлый мир и из друзей только преклонного возраста огромный лысый дядька, которому легко доверять, но почти невозможно понять. Сколько ему? Двадцать пять? Тридцать? Да, наверное тридцать. Лицо…правильное, но некрасивое. Глаза маленькие. Почему не сделал глаза больше и красивее? Мышцы…очень много твердых мышц. Настолько, что если ездить на его шее весь день, бедра ноют даже несмотря на ткань набедренной повязки и мешок с дырками, который Ай втихую нарекла "ездовыми шортами". Похож на какого то финального босса из аниме, а не на человека!
Митсуруги решительно встала с кровати, подошла к закопавшемуся в свитки монаху и начала решительно тыкать его пальцем в плечо. Тот не спешил реагировать, а девушка задумалась о том, позволила бы она себе такой некультурный жест хотя бы по отношению к папе или маме? Врядли. Ай продолжила монотонно тыкать в игнорирующее ее плечо, сопровождая движения заунывными звуками "Нэ, нэ, нэ".
— Что случилось, Ай-тян? — рассеянно спросил человек, не отрывая взгляда от бумаг. Его глаза продолжали бегать по строчкам. Это вызвало в душе девушки еще одну волну слабого возмущения.
— Лысый монах, а почему ты ко мне не пристаешь? — взяла рога за быка Митсуруги, испытывая смущение, любопытство и легкое раздражение. Основным ее желанием было хоть как то развеять скуку, а может и растормошить монаха на разговор. Она не знала, но была полна энтузиазма.
— Что мы говорим богу хентая? — рассеянно пробормотал человек, пытаясь нашарить другой свиток.
— Не пристаешь, не подглядываешь, — начала перечисление "грехов" волшебница. И уже хотела заикнуться о том, что и не лапает, как вспомнила, что нет — хватал несколько раз, смело хватал! Много и за всякое! Но исключительно по делу и из за текущей ситуации. Это воспоминание подогрело возмущение и девушка обвинительно вопросила, — Я что, некрасивая?!
— Ну почему, очень красивая, — так же рассеянно и на автомате ответил невыносимый русский.
Ай не выдержала и пару раз пнула от всей души монаха в бок, вообще не раздумывая о силе удара. Его слова смущали! А бумаги бесили! Она прекрасно понимала, что ее "золотые" двадцать пять силы для этой туши величина незаметная. Но хотя бы хватило, чтобы лысый оторвался от бумаг!
Лысая образина хрюкнула и наконец то соизволила бросить свиток и обратить всё свое внимание на пышущую гневом почти золотую почти архимагиню.
— Ну, Ай-тян, — человек задумчиво почесал затылок и примирительно улыбнулся раздраконенной девушке, — Ну что ты. Вот ты маленькая кавайная девочка, верно?
— Да, — воинственно потвердила Митсуруги, раздувая ноздри и делая грозный вид.
— У маленьких кавайных девочек…должны быть маленькие кавайные мальчики. — припечатал ее монах. Потом что то вспомнив, ударил кулаком по раскрытой ладони, — Эти! Бисёнены!
Логика была не просто неоспоримой, а фундаментальной. Ай чуть было не охнула вслух, почувствовав всю тяжесть правоты слов Соломона. Крыть было абсолютно нечем, но очень хотелось. Из вредности, но хотелось!
— Тогда нам надо найти волшебство или способ превратить тебя в бисёнена! — решительно сказала она, чувствуя, что почти выкрутилась.
Монах подавился воздухом и посерел от ужаса. Потом посинел от нехватки кислорода. Судорожно вздохнул и начал краснеть. Ай опасливо, но с любопытством наблюдала за его трансформациями, отойдя подальше. Лысый, сердито глядя на нее, заново учился дышать и явно что то замышлял. Митсуруги, глядя ему в глаза, неожиданно для себя пришла к выводу, что бисёнен из него не получится и вообще зря это она…но было поздно.
Человек встал, выпрямился…и начал раздеваться. На пол быстро полетели рубаха и штаны. Он остался в набедренной повязке. Ай тихо пискнула и сделала глаза какающей мышки.
— Давай лучше тебя превратим в женщину, — сказала эта груда мяса.
Волшебница поняла, что сейчас намочит кровать.
— Вот такую!! — завопила почти голая туша, встала в позу культуриста и…напрягла мышцы. Потом сменила позу с прежним воплем, сделав шаг к Ай. Та сидела с широко открытыми глазами и хватала ртом воздух. Лысый гад продолжал напрягать мышцы и менять позу с каждым шагом по направлению к кровати. И орать. На шестом или седьмом шаге волшебница не выдержала, описалась и потеряла сознание…
Эти воспоминания не меркнут даже спустя три недели. Я ухмыльнулся, вспоминая, как обморок Ай сменился глубоким сном. Достаточно быстро, но всё необходимое я сделать успел, убрав следы конфуза как с кровати, так и с самой "пострадавшей". Невероятно забавно было потом в течении пары дней краем глаза наблюдать за ее метаниями в стиле "мне это приснилось??". Если приснилось — почему не помню как ложилась спать? А если не приснилось? И вот тут начинался затык, а подойти спросить японку откровенно ломало и потряхивало. Причем узнать правду ее пугало гораздо сильнее, чем собственно я. В результате она долго и потешно мялась, глядя как я невозмутимо копаюсь в бумажках или медитирую. Пришлось ей "помочь", пожаловавшись, что она не всё досмотрела, а я старался.
В итоге я насладился сакраментальным — отрицание, гнев, торг, депрессия, понимание факта что ее мыли. И стирали трусы. В итоге я с воплями был бит всем, что попалось ей под руку и заклеймен "самым извращенским извращенцем". Спустя пару часов буйства девушка пообещала отомстить и успокоилась. Правда, ее отношение ко мне слегка изменилось, можно сказать в лучшую сторону. Девушка стала менее зажатой и формальной. И прекратила звать меня по имени. Теперь я был "лысый дядька", "лысый извращенец" и "извращенный монах". Ну, на японском это вполне неплохо звучало.
Регулярно к нам заходил Госс, "отрабатывая" полученные взятки. Хотя, скорее, пытаясь очернить тех, кто до сих пор ему не занес ничего вкусного. Поначалу гном лучился довольством, но чем меньше дней оставалось до аукциона, тем мрачнее и беспокойнее он становился. Проблема была в Скании, откуда Бессы потянулись потоками во все близлежащие страны с более менее терпимыми условиями. Битые жизнью, недоверчивые, бессмертные профессионалы. Никто такой ресурс упускать не стал, дураков не было. Бессов хватали оптом, предлагая такие условия, которые с самого Начала и не снились. А еще была Скания…